Сегодня, 1 марта, в Казахстане во второй раз отмечают День благодарности. Инициатива учредить новый праздник принадлежит Президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву. Предложение было озвучено 23 апреля 2015 года в ходе XXII сессии Ассамблеи народа Казахстана, поэтому Глава государства предложил 1 марта, в день образования АНК, праздновать как День благодарности всех этносов друг другу и казахам, проявившим милосердие, принявшим этих людей как родных.

В лаборатории Казахского химико-технологического института (ныне ЮКГУ им. М. Ауэзова) вместе с докторантами и аспирантами мы днями и ночами создавали новые приборы и устройства. На заводах успешно прошли испытания 87 новых оборудований, в создании которых я принимал непосредственное участие. В июле 1971 года за ударную изобретательскую работу профком вуза в виде поощрения выделил мне путевку в санаторий на побережье Черного моря, в Батуми - столицу Аджарии. Чтобы добраться до места отдыха, мне предстояло сначала долететь на самолете до Минеральных Вод, а оттуда - на поезде.

В самолете я проспал остановку в аэропорту Минеральных Вод и вышел только в Адлере вечером. Оказалось, что последний автобус и электричка на Батуми уже уехали, а следующие рейсы – только утром. Водители такси заламывали очень высокую цену – пятьсот рублей, тогда кандидат наук получал в два раза меньше названной суммы, да и с собой у меня было всего-то сто рублей.

Я один в незнакомом городе. Закралась тревожная мысль, как бы не наткнуться на мошенников. В зале ожидания аэропорта ко мне подошел рыжеволосый, голубоглазый незнакомец, похожий на чеченца. Не успел я сказать, что еду в Батуми, как он с готовностью согласился отвезти меня. На вопрос о стоимости проезда мужчина сказал, что деньги его не интересуют, а нужны попутчики, мол, договоримся, когда приедем в Батуми. Несмотря на все свои опасения, я все-таки отправился в дорогу с незнакомцем. Водитель представился Энвером, турком по национальности. На мой вопрос, когда турки прибыли на Кавказ, он ответил: «Мы - советские турки. Еще в далекие времена мы поселились в Аджарии».

Едем по ущелью, один крутой поворот следует за другим, бесконечные зигзаги, вокруг ни зги. Мое волнение лишь нарастало, а странный попутчик пытался интересными рассказами о Кавказе отвлечь меня. Так и ехали, по очереди рассказывая различные случаи из жизни. От усталости и мучавших меня сомнений   я быстро заснул.

Проснулся же от толчка. Солнце сияло золотыми лучами, ослепительно белыми вершинами манили кавказские горы, справа плескались волны святого Черного моря, догоняя друг друга, пенясь и разбиваясь о крутые берега.

Я жив и здоров! Какое счастье! Я вскочил с постели и помчался к морю, но Эрден остановил меня - нужно было торопиться.

Через час мы приехали в Батуми, еще минут через десять-пятнадцать остановились у ворот санатория «Зеленый мыс». Энвер о чем-то говорил с милиционером, охранником курорта, иногда я слышал слово «казах». Когда водитель подошел, я протянул ему сто рублей, но он даже не взглянул на них. На прощание он записал мне свой рабочий телефон и сказал, если мне что-нибудь понадобится, могу позвонить ему после двенадцати часов дня, и уехал.  

Благодатный песчаный берег Черного моря - одно блаженство. Ко мне каждый день заезжал на маленьком мотоцикле милиционер, он, здороваясь со мной по-восточному, передавал привет от Энвера.

Однажды группа местных парней стала приставать к девушкам на пляже. Я вступился за девушек, сказал, что я казах (интуитивно чувствовал, что нужно акцентировать внимание именно на своей национальности) и не позволю обижать женщин. Молодые люди извинились, в знак добрых намерений пожали мне с улыбкой руку и ушли.

В один из дней, ближе к обеду, приехал милиционер и сказал, чтобы я быстро собрался: Энвер зовет в гости. Я положил в карман сто рублей с намерением вернуть долг Энверу.

Приехали в один из микрорайонов Батуми. Заехали во двор двухэтажного дома, построенного из тесаного камня. Я удивился тому, что все сидевшие во дворе пожилые мужчины и женщины при виде меня встали с места. Убеленные сединой аксакалы направились ко мне, подойдя, стали обнимать и целовать меня, встречали как родного. Я заметил, что во дворе и в саду расстелены ковры, на них скатерти ломятся от яств. Особенно было приятно, когда увидел казахские баурсаки и испеченные в масле тонкие лепешки.

Все расселись, я сижу на почетном месте. Один из старейшин по-казахски дал благословение. Начался пир, о поводе которого я уже догадывался. Молодые женщины приносят одно угощение за другим. Я чувствую, что все уставились на меня. Аксакалы начали меня расспрашивать.

– Как здоровье Кунаева? Благородный человек. Все кавказцы считают его своим покровителем. Недавно проходило совещание актива Карачаевской и Кабардино-Балкарской автономных республик России, на нем один из руководителей, который накануне встречался с Динмухамедом Ахметовичем, сказал: «Наш дед Кунаев передает всему Кавказу свои самые теплые приветствия». Собравшиеся дружно поднялись с мест и начали скандировать: «Да здравствует Кунаев!».  

– Как поживает Асанбай Аскаров? Слышали, что его назначили руководителем Алма-Аты. Сандыбаев Ануарбек по-прежнему является первым секретарем райкома партии? Он до сих пор ходит в армейской кители? - старики наперебой стали расспрашивать о своих знакомых в Казахстане

А мне было стыдно, что многих из уважаемых кавказцами людей я не знал. Эта встреча стала для меня большим уроком.

Затем собравшиеся рассказали о насильственном переселении кавказских турков из Аджарии в Сибирь и Казахстан в 40-х годах ХХ века.

Вот о чем поведал седой, сгорбленный старик:

«Нас везли в вагонах для скота, в них не было нар, исходил неприятный запах, кругом грязь. Обещали, что приедем на место назначения за два-три дня, потому велели взять самое необходимое и немного продуктов. У нас с собой не было, что постелить на пол. Было очень холодно, спали по очереди. Взрослые укладывали детей на себя. Однако настоящий ад нас ждал на севере. Там уже стояли морозы. Люди стали умирать от холода и голода. Покойные лежали рядом с нами. Половина вагона уже вымерла.

Приехали в Кандыагаш. На этой станции разрешили разгружать покойников. Их снимали мы сами, от мороза в глазах застыли слезы, брови и ресницы покрылись густым инеем. Казахи, видя, что творится, привезли на телегах сено и, несмотря на сопротивление конвоиров, стали загружать его в вагоны. Местные жители в освободившиеся телеги положили трупы и увезли их. Мы не знали, где они будут похоронены. Такого ужаса мы никогда не видели. Но мы были благодарны казахскому народу.

Мы мечтали скорее доехать до следующей станции, на каждой нас ждало местное население. Женщины-казашки вели себя героически: отталкивая конвоиров, подходили к вагонам, кидали нам хлеб, курт, вяленую рыбу, жареную пшеницу или просо».

Затем взяла слово мать Энвера:

«Сынок, и ты, и Энвер, – мои дети. Большое спасибо казахской земле, твоей матери. Энвер рассказал нам, как привез тебя с Адлера. Он выполнил завет отца. Его отец умер три года назад. Он, когда нас везли в вагонах для скотины, чтобы не простудить двух сыновей, укладывал их на свою грудь, но в итоге заболел сам. Еще в пути умер пятилетний старший брат Энвера. Оставили его на станции Кандыагаш. Впоследствии мы поехали туда, чтобы найти могилу, но не нашли. Такое было время. Прошла молва, что нас везут в Узбекистан. Слух оправдался, нас высадили на станции Келес. К нам подошел хромой человек и спросил: «Вы выселенные из Кавказа? Я приехал вас забрать. Меня зовут Кенесбай».

Кенесбай, узнав, что мы турки, обрадовался: «Все-таки свои, единокровные братья. На войне я потерял ногу, я не боюсь Гитлера. Теперь мы разгромим фашистов. Даст Бог, будем жить хорошо».

Он спросил, сколько лет нашему малышу, и удивился тому, что он не шевелится и не плачет. Отец Энвера поведал, что мы всю дорогу боялись, как бы сын не умер от голода, и прослезился. «Почему не сказали об этом сразу?, – рассердился мужчина». Он достал из переметной сумы хлеб, затем налил простокваши из посуды, изготовленной из тыквы.

Мы сами открывали рот Энверу и наливали простоквашу маленькими порциями. Вскоре сын наш открыл глаза, тогда мы мелко накрошили хлеб, размешав его с простоквашей, стали насильно кормить его. Щеки сына зардели, он осторожно посмотрел по сторонам но от слабости опять заснул. У нас затеплилась надежда, что сын не умрет. Предложили Кенесбаю еды, он отказался. Заложив под язык насвай, он сказал: «Дома покушаю бесбармак. Мы ждали вас, и для этого перед отъездом я специально разделал козленка-самца. Малыши мои так привыкли к козленку, что, когда я намеревался разделать животное, дети со слезами в глазах просили меня не делать этого. Однако надо встречать гостей с почетом».

Затем он, как бы успокаивая себя, признался: «У казахов коза не в почете. Сваришь ее мясо, еще во время еды жир застывает во рту и на руках». Мы сделали вид, что поняли его, и молчали. Для турков коза, особенно белая – самое дорогое животное. Ее пух – теплая одежда, молоко – просто мед, целебный напиток, калорийная пища для малышей.  

Приехали в аул на закате. Жена Кенесбая, его двое маленьких детей, смотрели на нас с испугом. Издали залаяла собака, спряталась хозяйская кошка. Наш попутчик сказал им   что-то успокаивающее.

Жена его завела нас в комнату, где ласково подмигивал огонь в печке, зажгла керосиновую лампу, расстелила узкие одеяльца, специально изготовленные для сидения на полу, жестами показывая, чтобы мы располагались на них. Вслед за хозяином мы тоже присели.   На дастархане появились мисочки, в которых было сливочное масло и сушеный творог, предназначенные для дорогих гостей, лежал тонко нарезанный хлеб, испеченный в тандыре. Это был роскошная еда.

Ребенок наш заснул. Мы поужинали свежей козлятиной. Ночью сын проснулся, хозяйка дома быстро принесла теплого бульона. Малыш выпил немного и опять заснул. Свершилось чудо! Утром мы проснулись и не поверили своим глазам - наш сын играл вместе с детьми и кошкой!

Закончилась война. Годы шли за годами, мы продолжали жить и трудиться на келесской земле. Сын учился в школе, в свободное время помогал колхозникам. Мы дождались того дня, когда всем переселенцам разрешили возвратиться на родину. В Казахстане жили мы неплохо. Но, как говорят казахи, чем быть султаном на чужой земле, лучше быть подметкой в своей стране, нам так хотелось вернуться в Аджарию. Второй причиной возвращения на родину было то, что у отца Энвера обострилась болезнь, и он надеялся на то, что на родной земле быстрее выздоровеет.

Мы прощались с келесцами, как с родными братьями и сестрами, не скрывая своих слез. Здесь, в Аджарии, нас называют казахами. Мы не возражаем, наоборот, довольны. Отец Энвера, чувствуя, что осталось ему жить совсем немного, обратился к сыну: «Где бы ты не встретил казаха, уважай его, отвесь ему нижайший поклон, тогда ты исполнишь и мой, и свой долг перед казахским народом».

После долгого, но интересного рассказа женщины наступила пауза. Длилась она недолго. Ее прервала казахская музыка. Молодые парни и девушки, участники художественной самодеятельности, продолжили пир песнями и танцами.

Торжество закончилось напутствием старейшины. Все встали, старики и старухи простились со мной. Они желали казахскому народу благополучия и процветания. Знакомый милиционер с мотоциклом ждал меня у ворот. Я устроился сзади, помахал всем на прощании, мотоцикл стал набирать скорость, а я не скрывал слез гордости за свой народ. Их уносило теплым, кавказским ветром…

Из книги О. БАЛАБЕКОВА «Қазия»

(перевод с казахского У. АБДЫХАНОВА)